Знакомьтесь, у нас новый автор. Елена Комарова из Москвы
Прозаик, публиковалась в журнале «Знамя» и альманахе «Словесность». В юношеские годы занималась в ЛИТО «Бригантина» под руководством поэта Дмитрия Цесельчука. Член Союза литераторов России. Мать троих детей, в настоящее время занимается художественной фотографией.
СИНИЙ ЧАЙНИК
Было здорово проснуться от его звонка и босиком, прилипая пятками к полу, бежать к телефону.
– Кать, ну как у вас вчера?
Весь этот рассказ о защите у меня был уже давно для него приготовлен. О том, как пришла заранее, и на кафедре еще никого не было кроме одного дедочка, который пригласил пить чай с сушками. Он все время острил, а потом попросил меня рассказать о дипломе. Я ему рассказывала как детям у себя в детской библиотеке, мне все казалось, что он не поймет. Он кивал и улыбался. Когда пришли остальные студенты и преподаватели, он быстро надел модный пиджак, распрямился и оказался ядовитым завкафедрой.
Олег слушал и смеялся, а я смеялась от того, что ему весело и я хорошо придумала слово «дедочек». Он даже не спросил, как можно было проучиться столько лет и не знать своего завкафедрой в лицо.
– В общем, все хорошо. Пять. Свобода.
– Я за вас очень рад, Кать. А когда вы на дачу?
Я ждала этого вопроса, потому что мы уже договорились, что он приедет к нам в Алабино за реквизитом. Он начинал снимать новый фильм, и ему нужны были вещи 50-х годов.
– Мам, давай сегодня на дачу переедем, в Москве уже такая духотища.
Мама с подозрением посмотрела на меня, потому что на даче, обычно на третий день пребывания, мне требовалось что-то взять в московской квартире, и я быстро уезжала.
– Вы же хотели еще встретиться все после окончания?
– Потом встретимся сто раз.
В среду мы переехали. Я с остервенением мыла окна и сметала зимних мух на пол.
– Мам, давай занавески постираем?
– Чем они тебе мешают?
– Ну, мешают.
Дом был готов. А я была вся белая после зимы и все время ходила в гольфах. Надо было начинать загорать. Я часами сидела у пруда и смотрела в книгу.
– Ляль, а у тебя нет каких-нибудь старых вещей, елочных игрушек?
– Заходи.
Подружка Ляля была принципиальная противница загара, ходила всегда в чем-то свободном и широком, лепила на даче чайники и вазы, которые обжигала в московской мастерской. Сейчас у Ляли работал Иван с большими усами. Он старательно вынимал гнилые доски из ее дома. По дороге назад я помогла везти тачку бабе Пане, о которой я знала только, что у нее есть больной внук. Он стоит целый день на дороге и долго смотрит всем в спину.
– Баба Пань, а у вас нет каких-нибудь старых вещей? Тут одному человеку надо.
– А он не опасный, не ворюга?
– Да вы что! У него уже три фильма вышло.
– Ну, приходите тогда, только не поздно чтоб.
– Мам, а это у нас какие цветы?
– Астильба, ты что, не знаешь?
– А тут у нас что?
– Петрушка. И каждый год петрушка вот тут.
Вечером я садилась на велосипед и ехала в Селятино звонить. Автомат иногда глотал деньги, и все сильно по нему стучали кулаком.
– Олег, ну вы к нам когда приедете?
– Наверное, на днях, точно не могу сказать, а может, и завтра. У вас тут собаки так лают в трубку. Поезд в 10.00 будет в Алабине. Ваш дом я найду, вы мне объясняли.
– Мам, тут Олег Николаевич, может, заедет завтра, а может, не заедет. Он сам не знает.
– Учти, он сильно боится, что здесь его примут за жениха.
Утром я встала рано. Расстелила белую скатерть, поставила на плиту огромную кастрюлю – мыть голову. Еще мне казалось, что в каждой вазе должен быть букет. Он войдет в зал и спросит: «Правда, это вы сделали?»
– Правда.
Я села на велосипед и поехала к реке за цветами, волосы сохли по дороге. А вот тут я покажу ему теплицы. У речки стояли рваные теплицы и от ветра они издавали звук хлопающих крыльев. Я так и скажу: «Они как будто крыльями машут!» А про Тарковского ничего не скажу. Он не любит. А потом я покажу ему замок в Петровском. «Это или Баженов или Казаков», – скажу очень небрежно. Но главной моей заначкой была история про князя Мещерского, который, как я смутно помнила, женился в 80 лет и погиб, когда его лошадь попала под лед (на князя я возлагала большие надежды). – А когда мой папа был в Париже, то одна дама попросила что-то передать другой даме, и когда он вернулся в Москву и пришел к ней передать сверток, то увидел у нее на стене фотографию этого дворца – это была сама княгиня Мещерская, дочь того князя. Главное было небрежно произнести «Париж» и выдержать паузу перед княгиней Мещерской. 10.20. Мы с мамой сидим на террасе и пьем кофе, а я краем глаза кошу на зеленую калитку, которая все не открывается. Мне очень не хочется, чтобы мама это видела.
– У Ляли Иван будет скоро дом поднимать.
– Ну, пусть поднимает.
В общем, он не приехал.
Я выдержала и вечером ему не позвонила. Утром было то же самое – кастрюля с кипятком, цветы и зеленая калитка, которая не открылась. Я пять раз тайком проверяла, открыта она или нет. День провела у пруда, немного обгорела. Вечером я позвонила и веселым голосом спросила:
– Ну, вы когда к нам приедете?
– Завтра.
– Я вас встречу на станции, ладно?
В 10.20 из московского поезда вышла только женщина с тележкой, и две девушки пошли к военной части. Я так и осталась стоять. Идти назад я не могла. Следующий поезд только после перерыва в 13.30. Я стояла, пока он не вышел из поезда на Москву.
– Я случайно проехал Алабино и вышел на следующей, в Селятино. И тут вот поезд. А вы что, так бы и стояли?
Я не ответила. Все. Мы идем домой!
– Сейчас будет сильно лаять собака. А здесь жила англичанка Зинаида Робертовна, она специально приехала в Россию после революции. Видите, какой балкончик? А к Ляле пойдем?
А вот наша зеленая калитка. Он осторожно толкнул ее.
– Мама! Олег Николаевич приехал.
Мама стояла около дуба, в дупле которого жили какие-то мошки, поэтому от дуба сильно пахло кислотой. Мама стояла и серьезно смотрела на нас.
– Проходите в дом.
В доме было прохладно и немного темно. Везде букеты. Я, кажется, перестаралась. На террасе мы пили чай с маминым ежевичным вареньем. Я громко размешивала сахар, и кто-то сильно жужжал за моей спиной.
– Какие интересные рога на стене. Немецкие?
– Да, к нам каждую зиму залезают и их утаскивают. А они тяжелые и каждый раз их бросают на одном и том же месте. Соседка звонит и говорит, – «Татьяна Михайловна, приезжайте, опять ваши рога лежат!». В этом году не лазили.
– Хотите, я вам сад покажу?
Мы пошли к яблоням.
– Вот это полу-антоновка, полу- еще кто-то. Одна ветка сладкая, а другая – кислая. Это – астильба, там огород – петрушка, укроп. Вот сарай.
Он долго рассматривал сарай. И, наконец, нашел большой синий чайник.
– Я его возьму, с вашего разрешения.
– Да, конечно, берите.
– Что это за домик?
– Баня, она не работает.
– Можно зайти?
На маленьком окне была паутина. На подоконнике несколько сухих бабочек.
– А это у вас тюколка – жучок, сказал он. – Видите, как она ест дерево?
На бревнах были дырочки, а вокруг светлая древесная пыль.
– И вам надо по-настоящему все протопить и потом положить побольше еловых
веток. Тюкалка их не любит.
Тут я вспомнила:
– Мы еще на втором этаже не были.
И мы пошли в дом. Наверху везде были открыты окна. Нестеровский отрок Варфоломей на репродукции тихо стоял со своим стадом.
– А это что под окном? Какой-то кокон?
– Это гнездо шершней. В прошлом году залетел один, покружил, покружил, а потом все стали летать, жужжать и строить. Жить тут стало опасно. Мама позвала Толика, он агроном. Он посмотрел и сказал, что надо уайтспиритом, и что он завтра придет. А он не пришел, его жена не пустила, потому что опасно. Мы так с ними и остались. А мама говорит, ладно, хорошо, что не пришел, все-таки жизнь. И мы спустились вниз. А в этом году мы уже без шершней.
– После перерыва мне надо сразу уехать. Мы сейчас к Ляле пойдем?
У Ляли по участку ходила баба Маня с миской малины и бегала длинная такса Алик.
– Поднимемся на чердак, – сказала Ляля.
На чердаке были елочные игрушки. Олег медленно вынул белочку из ваты и долго держал ее в руке.
– Лялька, Лялька, ты где? Куда тебя еще эта Катька повела? – кричала баба Маня.
– Кто это еще с вами? Какой-то мужчина? Лялька! Спускайтесь! Иван дом поднимает. Ты что, не слышишь?
Олег дышал на шар, а потом попросил его и белочку.
– После фильма я вам обязательно верну, у меня все записано.
Ляля проводила нас до калитки, и мы пошли уже к бабе Пане.
– Может, не надо? Неудобно как-то,– сказал он.
– Все удобно, удобно. Я же с ней давно знакома.
Мы постучались в дверь, никто не ответил. Я толкнула ее и увидела, что баба Паня сидит на кровати в длинных светло-зеленых панталонах. Олег попятился назад.
– Входите.
Баба Паня была уже в юбке и платке, а над ней висел только гобелен «Венеция», больше в комнате ничего не было.
– Я же говорил, что не надо заходить.
Мы шли к реке. У него в руке был синий чайник, крышка слегка позвякивала.
– А вы загорели.
– Да? А я не заметила. Спасибо. А это теплицы. Слышите, какой звук?
Про крылья я ничего не сказала, забыла.
– А скоро наш дворец. Или Баженов, или Казаков. Архитекторы спорят.
– Вот этот?
– Да!
– Я думал, настоящий дворец.
– А князю Мещерскому было 80, когда он женился, и его лошадь попала под лед.
Я скомкано рассказала заготовку.
– А мы успеваем? В 13.30 поезд, кажется?
Мы шли по платформе.
– Хотите конфету?
– Хочу.
Я развернула липкий фантик, и она упала на асфальт.
– Ничего страшного, – я подняла ее, подула и положила в рот.
Поезд пришел вовремя. Олег махнул мне из окна крышкой чайника. Я пошла к Ляле.
– Ну как наш дворец?
– Не очень.
– После перерыва сразу?
– Сразу.
Мы сидели на лавочке около дома, который действительно держался на одной доске. Иван ел суп, подтыкая гущу коркой черного хлеба. А у меня впереди были июль и август. Долгие-долгие, как мне тогда казалось.
Елена Комарова, Москва