Наш новый автор из Австралии – Владимир Крупник. Родился в 1959 году в Москве. По профессии геолог. С 1992 года живет в Западной Австралии (г. Перт). На его сайте опубликовано много интересных исторических фактов и историй (www.warsstory.org). Частый автор австралийской газеты «ЕДИНЕНИЕ».
Где вы родились и выросли?
Я родился в Данидине, в провинции Отаго, и провел детство на ферме Tupeka West. Мне нравилось фермерство, но мой старший брат побывал на войне (ПМВ – ВК), и я решил, что не вернусь на ферму, и записался в армию. Меня отправили в Военный Колледж Дантрун, в Австралию. Каждый год в этот колледж принимали четырех новозеландцев…
Война была объявлена в один из воскресных вечеров, когда я был в увольнительной. Мы знали, что это произойдет, после того, как они [немцы] вторглись в Польшу. На следующий день по трансляции нам объявили о порядке выпуска из колледжа. Пришел комендант и сказал: «Итак, джентльмены, война объявлена, продолжаем работать в том же ключе, выпуск будет тогда, когда положено, никакого форс-мажора.» Мы закончили учебу 12 декабря 1939 г., и вернулись в Новую Зеландию. Меня отправили в Веллингтон, и моими первыми обязанностями стало обучение персонала, отправляющегося за океан. Нас к этому целиком и полностью готовили. Мы знали ответы на все вопросы, а эти ребята были совсем новичками. Они пришли отовсюду: это были рабочие с мясохладобоен, стригали, пастухи, фермеры, юристы, бухгалтеры, учителя, дальше по списку. Первым моим заданием было обучение будущих офицеров.
А как в армии решали, кого из новичков обучать в качестве офицеров?
Хороший вопрос. В будущие офицеры брали добровольцев, пришедших из территориальных формирований, или тех, кто до армии был директорами школ. Вообще, выбирали почти наугад. Ну, например, этот парень – юрист, был капитаном школьной команды по регби, пошлем-ка его готовиться в офицеры. Новички приходили к нам, мы давали им возможность пройти через определенные испытания, и, если они были спортивными парнями и выделялись из общей массы, мы начинали готовить их к офицерской службе, в противном случае они шли в сержантский состав и т.д.
Глядя в прошлое, как бы вы охарактеризовали себя как офицера? Была ли у вас тяжелая рука?
Нет, не думаю, что это было так. Нельзя допускать никакой расхлябанности и, конечно, нужно опираться на строгий военный регламент во всем. Моей первой работой было обучение офицеров и сержантов для батальона, укомплектованного маори. Поскольку я прибыл из центра провинции Отаго, у меня не было в прошлом контактов с маори. И вот ко мне под начало попадает примерно 60 парней-маори, да я и имена-то их произнести не мог. Я быстро понял, что маори позволяют давить на себя только до определенного предела, но дисциплину уважают. Из многих из них получились первоклассные офицеры.
Итак, можете ли вы сравнить солдата Pakeha (белые новозеландцы – ВК) и Maori (маори) с точки зрения их восприятия военной службы?
Двое других парней из Дантруна имели в подчинении, в основном, белых. У нас были соревнования, и мои парни-маори побеждали буквально во всем. Они были прирожденными солдатами, уровень их подготовки – и боевой, и строевой – был великолепным. Они чувствовали себя на солдатской службе, как утки на воде! Они были исключительно хороши в полевых условиях, но они подчинялись офицерам только из своего племени. Большинство офицеров пришло к нам в качестве потенциальных сержантов и были в родстве с kaumatua (старейшинами своего племени). В обществе маори иерархичность имеет огромное значение. То есть, если ты сын вождя/старейшины, у тебя есть некоторое преимущество перед парнем, который таковым не является. Это правило имело значение для всего Батальона Маори.
Можете ли припомнить какие-то моменты, когда парни вели себя слегка неподобающим образом?
Помню, пришла группа добровольцев. В 9 утра они сошли с поезда, хорошо отметив последние несколько дней вольной жизни. Некоторые были пьяны в стельку. Попытались построить их в три колонны для того, чтобы отвести в лагерь, но все было бесполезно. Я начал вести себя пожестче, но кто-то из парней вякнул: «А ты что еще за хрен с горы?» Я ответил: «Утром узнаешь.» Ну, разбудили их в 5 утра и дали хорошую пробежку.
В июле/августе 1941 г. я получил соответствующий приказ и отправился на Ближний Восток, чтобы присоединиться к 22-му батальону Новозеландской Дивизии. К этому времени ребята из этой части успели повоевать в Греции и на Крите. Я оказался в 9-м взводе веллингтонцев. Классные ребята там были …
Вы были готовы к боевым действиям?
Да, я был готов к бою. Я получил под начало 9-й взвод роты А и быстро понял, что стандарты, к которым привык в Дантруне, не соответствует стандартам, которые характерны для дисциплины и солдатской рутины, типичной для группы добровольцев. Мне также пришлось учиться у ребят, которые прошли через Крит. Я к ним прислушивался. Это было командным усилием: кем бы ты ни был, мы спали вместе, ели вместе, готовы были вместе умереть. В нашем взводе было такое правило: офицеры приходят есть последними, и, если ничего не останется, офицер уходит голодным. Если ты в увольнительной, то можешь поесть в офицерской столовой, в любом другом случае ты ешь со своим взводом или ротой.
Вы можете рассказать о своем первом боестолкновении с немцами/итальянцами?
Нас послали к пункту Мерса-Матрух, чтобы заблокировать порт. Немцы не знали, что мы перерезали дорогу. Наши взводы были по обе стороны дороги, когда появилось 8 немецких машин. Мы обстреляли их, перебив всех немцев.
В другой раз появились три танка. Два немецких танка открыли огонь. Наши снаряды отлетали от их брони, но мы подбили два из трех из наших двухфунтовых пушек. Вообще, мы были беззащитными против танков. В одно утро мы как-то потеряли 400 человек из нашего батальона, поскольку у нас не было поддержки танками.
На ранних стадиях Войны в Пустыне, казалось, Роммель побеждает нас снова и снова. Почему это происходило, как вы думаете?
Мы не атаковали всей дивизией, нас дробили на части и передвигали туда-сюда. У Роммеля было две бронетанковые дивизии. Он мог бросить их в бой против бригады или части меньшего размера – справиться с такими для него не было проблемой. Такой успех сопутствовал ему потому, что он был мобилен и наносил более слабому оппоненту мощные удары.
Одна такая катастрофа случилась во время 2-й Ливийской Кампании (операция Crusader, конец 1941 года – ВК). Мы продвигались без особых проблем, но неожиданно попали под обстрел. Залегли. Между нами рвались снаряды, но, оказалось, по нам стреляли свои же – 4-я Индийская Дивизия. Должно быть, немцы наблюдали за этим с большим интересом. С нами было подразделение 25-фунтовых гаубиц из 5-го Полевого Полка, они открыли встречный огонь. Индийцы проснулись, поскольку расслышали знакомый им грохот 25-фунтовок. И тут немцы атаковали нас со стороны Бардии. Мы запрыгнули в свои грузовики и дали деру изо всех сил, ну и потери понесли немалые…
… Мы толком не знали, куда идем: связь была очень плохая. Мы прошли мимо Тобрука и все еще не знали, куда двигаемся. Наш ротный командир приказал нам остановиться на ночлег около 5 утра. Дело было в середине зимы, было дьявольски холодно. Ротный сказал нам: «Идем на Газалу, и, если там противник, мы атакуем его, рагромим, а потом позавтракаем. Если пункт еще не занят никем, мы займем его и тогда позавтракаем.» Мы добрались до Газалы, и тут пули стали хлестать по нашему грузовику. Мы спрыгнули на землю и залегли. Я и другой взводный командир поползли в сторону ротного, который к тому моменту уже взял у своего старшего сержанта штык и начал окапываться, крича: «Прижмитесь к земле! К земле! Иначе вас убьют!» Мы сказали друг другу: «Забыли про него» и оставили его в покое.
Мы снялись с места со своими двумя взводами, двинулись вперед и вскоре увидели, что другая рота развернулась в боевой порядок и продвигается с том же направлении. Мы развернулись в одну линию с ними и стали продвигаться, пока не набрели в какое-то плато, которое переходило в большое понижение в рельефе. Мы увидели, что две остальные роты залегли, и мы тоже прижались к земле. Напротив нас были немцы – мы насчитали 16 вражеских полевых орудий. Залегли мы в небольшой низине, поэтому когда противник начал стрелять по нам, его снаряды падали с недолетом. Так или иначе, мы остались без завтрака … потом без ланча … а потом и без ужина! Я послал своих парней назад по всем возможным направлениям, другой командир взвода сделал то же самое. Послали их искать нашего долбаного ротного командира, который оставил еще один взвод под командой капрала. Так или иначе, мы были страшно голодны! Ночь была настолько холодной, что мы не могли спать и вместо этого копали траншеи и укрепляли свои позиции.
Утром нам удалось вступить в контакт с заместителем командира роты, который спросил, куда мы пропали. Выяснилось, что командир роты даже не послал никого искать нас, хотя был всего лишь в 500 ярдах позади нашей передовой линии. В итоге, через три дня мы получили письменный приказ смещаться вправо и обойти с фланга укрепленную позицию немцев.
Артиллерия должна была открыть огонь в 6.30 утра. Пулемет должен был открыть огонь с левого фланга, за ним – минометы, – все непосредственно перед тем, как нам идти в атаку. Другой взводный сказал: «Я ему дам знать, чтобы катился к черту с такими приказами». – «Хорошо, – подумал я, – у меня приказ, поэтому я лучше буду ему следовать.» Подошло время начинать, стало светать, никаких признаков артподготовки не было и в помине. И вдруг раздался свист снарядов. Наши пушки выпустили по четыре снаряда – по одному на ствол – и замолчали. Я подумал: «Да пошло оно все к дьяволу!». Хотя я был вне себя от всего, что происходило, я был полон решимости пойти в бой и сказал своим парням: «Взвод, вперед!» Мы поднялись и пошли в атаку. Я насчитал восемь пулеметов, в секторе обстрела которых мы находились. Где-то через 100 ярдов я заорал «ЛОЖИСЬ!». Три раза мы поднимались в атаку, и три раза оказывались под убийственным огнем противника. Нас прижали к земле, и я подумал: «Если я двинусь дальше, то потеряю весь взвод…» Нужно было предпринимать тактический отход. У меня было три отделения, отходили мы так: два отделения ведут прикрывающий огонь, третье отходит, и так далее, сменяя друг друга. Наш постоянный огонь не давал гуннам поднять голову, и мы не потеряли ни одного человека убитым, только двое были ранены. Слава Богу! Однако, я был разочарован. Позднее я узнал, что минометы открывали огонь, но выяснилось, что их дальность стрельбы была недостаточной для того, чтобы накрыть позиции противника. Связи толковой не было…
Все было следствием некомпетентности ротного командира, у которого вообще была кишка тонка. Мой сержант пошел к полковнику Эндрю и сказа следующее: «Избавьтесь от этого ротного, или мы сами от него избавимся.» В итоге, этого парня просто отправили домой. Ну а эту позиции, которую я пытался атаковать со своим взводом, на следующий день пытались взять поляки, и их просто перестреляли. И нас бы перебили, если бы мы продолжили идти вперед. Еще бы, у нас было никакой броневой поддержки!
Какой этап боев был самым ожесточенным? Какое столкновение с немцами было самым трудным?
Эль-Аламейн. Началось наступление, и мне пришлось взять всю роту под свою команду. Мы достигли первой цели с существенными потерями. Бой был ожесточенным, и это была наша первая настоящая ночная атака. Тем не менее, можно было оставаться уверенным в том, что нас поддержат танки. Генерал Фрайберг (командующий 2-й Новозеландской Дивизией – ВК) добился того, чтобы под его начало была передана британская 9-я Бронетанковая Бригада. Эти парни были рады тому, что сражаются вместе с новозеландцами, и даже нарисовали лист папоротника на своих машинах.
Что вы можете рассказать о подготовке к сражению у Эль-Аламейна?
Поскольку это была наша первая ночная атака, мы серьезно готовились к ночному бою. Мы отработали ситауцию с потерей 10 офицеров и заменой их сержантами, затем – ситуацию, в которой выходят из строя сержанты и их меняют капралы и так далее. Все должно было пойти, как по маслу, при условии, что все будет сделано вовремя. Артиллерия начинает стрельбу и создает огневой вал. Идея огневого вала заключается в том, что ты продвигаешься вслед за разрывающимися снарядами. Мы практиковались в этом и точно знали, что делать.
Какой была последовательность событий в сражении у Эль-Аламейна?
Сначала мы были полностью оглушены грохотом артиллерии. Каждое орудие 8-й Армии открыло огонь. К бою готовились 8-я и 9-я дивизии австралийцев, 2-я дивизия новозеландцев, 1-я и 2-я дивизии южноафриканцев, 4-я дивизия индийцев и 51-я дивизия горцев. Новозеландская дивизия оказалась единственной из всех, достигшей своей цели в первую же ночь. Оззи сделали потрясающий рывок вперед в следующую ночь, добравшись до своей цели, за ними последовали горцы, потом южноафриканцы. До окончания артподготовки мы проходили 100 ярдов каждые 6 минут. Наибольшее впечатление у меня оставил артобстрел. Орать приходилось так, что голова слетала с плеч. Испарялась роса, и вместе с дымом разрывающихся снарядов это создало смог. Трупный запах был повсюду. Фильмы, такие как Saving Private Ryan, не могут этого передать …
Сколько ярдов вы прошли в первую ночь наступления?
- У немцев оборона всегда была в несколько эшелонов. Ты никогда не знал, где у них передовая. У них мог быть укрепленная точка, затем еще одна, потом еще одна. Ты можешь зачистить передовую линию и понадеяться на то, что дело сделано, но нет – дальше будут еще оборонительные полосы. Было у немцев слабое место: их пулеметы выпускали 1 трассирующий патрон из 10, и это давало возможность точно определить, где находится огневая точка. Исходя из этого, мы заводили половину отделения им за спину и отстреливали пулеметчиков. У немцев в этом плане ничего не изменилось вплоть до конца войны.
Приходилось ли вам вступать в рукопашный бой, если вы натыкались на пулеметные гнезда?
Ну да, стрелял в них с пяти ярдов, потому что немцы не хотели поднимать руки. Стреляй сразу, другого шанса может и не быть.
Что вам более всего запомнилось в боях, в которых вы принимали участие?
То, что мне везло. Ну, как-то на мину налетел, непосредственно перед Эль-Аламейном. Саперы укладывали минное поле, и нас послали прикрыть их огнем. На другое утро нам приказали окопаться и вступить в бой под командой бригадира Киппенбергера. Мы потеряли целое отделение после того, как нас атаковали немецкие танки при поддержке пехоты. Я уже было подумал: «Вот и конец пришел.» Наша артиллерия вступила в бой, нащупала дистанцию, потом прилетели бомбардировщики и стали бомбить немцев. Их атака была остановлена, так мы были спасены. В ту же ночь нам приказали отступать, иначе у немцев был хороший шанс смять нас. Снялись, и тут наш грузовик увяз в песке. Откопались, двинулись дальше и наткнулись на проволочное заграждение на границе минного поля. Было очень темно, легкий туман висел. Я сказал: «Стой, тут проволока.» Вместо этого водитель дал газу, налетел на проволоку, и все, что я помню, это взрыв и пробуждение в раю. Слышу, как птички поют, и думаю: «Прекрасно, что я попал в рай.» Тут я почувствовал, что мои ноги на месте, а все что вижу – звезды над собой. Водитель был убит, всю переднюю часть грузовика разнесло. Мой взвод был в кузове, и только несколько парней были ранены. Ну что, пошли своим ходом туда, куда нам нужно было вернуться.
Эль-Аламейнское сражение продолжалось две недели. Какую долю из этого времени вы провели на передовой?
После того эпизода с прикрытием саперов нас на следующий день отвели от передовой. Мы задержались и приготовились к прорыву. То есть, за артобстрелом следует атака, следующая пара дней – собачий бой, прорыв – это когда ты пробиваешься через линию обороны противника. Итак, нас отвели. Мы были целиком и полностью в бою, когда шел прорыв. Итальянцы стали сдаваться тысячами, немцы стали отступать. Добрались до места под названием Дама (Dama) и обошли с фланга 5-ю Бригаду немцев. Мы намеревались отрезать им путь к отступлению, но тут начался дождь. Мы не могли больше продвигаться дальше, и они ускользнули …
Какова была ваша роль в боях за Кассино?
Мы находились в составе Бронетанковой Бригады, и я командовал Ротой Поддержки (Support Company), на вооружении которой были пулеметы, минометы и тягачи с противотанковыми пушками. Танки не могли принимать участия в боях из-за распутицы и из-за непрерывных бомбежек города. Когда улучшилась погода, мы смогли переправится через реку Рапидо и пойти в наступление. Кассино был превращен в щебень. Стояла вонь, потому что о захоронении трупов никто не побеспокоился. Вообще, батальон не участвовал в атаках на Кассино, мы просто заняли его и потом удерживали.
В Италии нам все время приходилось атаковать. Река за рекой, река за рекой. Бои были более ожесточенными, чем в Египте. Немцы в пустыне были уверенными в себе, ими хорошо командовали. В Италии враг казался более фанатичным, а нацисты – не такие уж и хорошие парни.
Первые 12 месяцев в Италии немцы держались крепко. Последние 6 они продолжали сражаться, но, я думаю, они знали, что война проиграна. Некоторые сдавались быстрее, чем в предыдущие 12 месяцев. Дойдя до Триеста, мы вышли на городскую площадь. Полковник приказал мне продвинуться вперед и захватить замок San Quisto, но путь к замку обстреливали со всех сторон, добром бы это не кончилось. Немцы не стали бы сдаваться югославам, они их не признавали за армию. Мы одолжили броневичок, добрались до замка и вступили в контакт с немецким командующим. Он сказал, что ни за что не опустит мост. Я взял свою роту, несколько танков, они приблизились к замку. Тут немцы и опустили мост. Мы и югославы вошли в замок, они принялись добивать раненых немцев … Короче, полная капитуляция. Немцы сложили оружие, мне достался пистолет Люгер, но я потом продал его какому-то американцу, потому что им всегда хотелось раздобыть это оружие.
У немецкого командующего были звучное звание и имя: вице-адмирал Ригеле (новозеландец переоценил звание Херманна Ригеле (Hermann Rigele – 1891-1982 – на тот момент тот был комендантом порта Триест в звании Fregattenkapitän – ВК). Он сказал мне, что уже во второй раз в жизни ему приходится капитулировать. Он отдал мне свои часы, автомобиль и радиоприемник. В прошлом он бывал в Новой Зеландии 4 или 5 раз во время службы в немецком флоте. Говорил, что ему понравилась Новая Зеландия, а американцам он ни за что не сдался бы. Вообще, отличный был парень…
Потом мой сержант подошел ко мне и сказал: «Некоторые немцы надрались.» Я передал это адмиралу, он наорал на своих, и все угомонились. На меня произвела глубокое впечатление немецкая дисциплина, даже после капитуляции. Я как-то сидел за столом с немцами, у нас было что-то вроде дискуссии, и я спросил: «Для чего вы, немцы, начали войну?» Они ответили: «Не мы ее начали, а вы.» Технически они были правы, поскольку они вторглись в Польшу, а Англия объявила им войну…
Что было самым страшным в Италии?
Таких моментов было много. Самым трудным был бой в Каза Эльто (Casa Elto) 14 декабря 1944 г. Была ночная атака, я взял свой резервный взвод, и мы наткнулись на минное поле. Мины были размером с кирпич и отрывали людям ступни и ноги. Справа от меня был сержант, он наступил на мину и погиб, слева от меня еще один парень подорвался и был убит. Казалось, стоило нам сделать шаг вперед, и кто-то подрывался на мине и погибал. Где-то над нами проносились пулеметные очереди. Я расслышал, как немцы переговариваются друг с другом. Шел снег, видимость была неважная. По какой-то канаве мы незаметно проползли вперед на нужное расстояние, перегруппировались, и перебили немцев, оставленных за спиной.
Когда идешь в атаку ночью, один из четырех попадает в разряд убитых и раненых. Поведешь 120 человек, 30 из них не будет к завтраку… Вспоминаю смешную историю. Каждую ночь мы ходили в атаку, и у нас был парень, который куда-то исчезал, а потом всегда появлялся у полевой кухни. И дезертирство ему невозможно было пришить, потому что доказать это было невозможно. Он всегда говорил, что заблудился в темноте. Ну мы говорили ему: «Попытаешься удрать, мы тебя пристрелим.» Так или иначе, но однажды ночью он был ранен в ногу. Санитары положили его на носилки, но тут появились двое немцев. Санитары показали на свои повязки с красным крестом, но немцы открыли огонь, и санитары бросились наутек. И тут этот раненый обогнал их! Вот такая рана …
У вас есть ранения?
Только царапины, ни одного ранения. Как-то оглушило на целую неделю, еще неделю мучили головные боли, но остался в строю.
Как вы можете охарактеризовать солдата-киви, с которым вы служили бок об бок?
В основном, у нас служили добровольцы, это был дисциплинированный народ, более дисциплинированный, чем Оззи. Мои ребята были инициативными. Новозеландцы гордились собой. Австралийцы вели себя так, будто все здесь принадлежит им, а новозеландцы так, будто им до фени, кому что принадлежит.
http://www.kiwiveterans.co.nz/when-youve-got-a-job-to-do-you-do-it