Самое опасное слово в Новой Зеландии – расизм. А еще национализм и шовинизм. Обвинить в этом кого-либо – это очень серьезно.
Это не значит, что этого явления в стране не существует.
Во-первых, это порой причина издевательств/bulling в школах. Причем страдают нередко дети и с европейской внешностью, но вполне бывает и наоборот.
В целом местные люди любой расы живут дружно, у них один язык, одна культура.
А вот для эмигранта его национальность может стать, например, причиной долгих поисков работы, а в дальнейшем – и причиной проблем в коллективе. Опять же это может быть и буллинг. Нет, не потому, что вы русский, украинец, узбек и т.д., а скорее потому, что вы – человек с непостижимым для них менталитетом и труднопонимаемым акцентом, а иногда и просто потому, что чужой.
Да, такое бывает, но все-таки это скорее исключительная ситуация, это не норма. И все понимают, что это плохо. И из моего опыта это безнаказанным не оставят. В целом же в Новой Зеландии делить людей по национальностям на хороших и плохих – это однозначно не только дурной тон, но и огромное нарушение в юридическом и нравственном смысле этого слова.
И все-таки, прожив более 20 лет в Новой Зеландии, могу сказать, что мы, люди постсоветского пространства имеем несравнимо больше предрассудков по поводу расы и национальностей. Этот «белый», а этот «черный» – это в нашей речи неистребимо, как неистребимы стереотипы, связанные с этим.
У меня большой вопрос – почему? Почему, интересно, мы, рожденные в многонациональном государстве, так высокомерны по отношению к другим национальностям?
Я прекрасно помню, что такое антисемитизм. Как обижали моих одноклассников-евреев в школе. Говорят, это было не везде, но у нас это было. Разумеется, дети воплощали в жизнь семейные установки. И моя подруга, которую увезли подростком в Израиль, помнит, что еще в 80-е годы они жили под страхом погромов (!).
В 90-е годы отношение к евреям изменилось кардинально. Деньги стали править обществом. Все резво стали их делать, и оказалось, что у этих ребят это здорово получается. Если раньше их талант и ум в расчет не брали, то в эту смутную эпоху стали уважать. Во всяком случае, тон в обществе изменился, это очевидно.
И все же, когда недавно я услышала интервью с известным политиком, то вопрос журналиста, обращенный к нему, заставил пылать мои уши: «А кто по национальности ваша мать?» – с таким гадким подтекстом. А он, такой уверенный в себе человек, его ничем в угол не загнать, он кандидат в президенты все-таки, на миг вдруг споткнулся как бы: «….ну а …мама – еврейка». И я понимаю, что это было совсем неосознанно, это так глубоко, что за 30 каких-то лет, начиная с 90-х годов, это не вытравить, не излечить.
Отношение к национальным меньшинствам – это была отдельная тема, о которой тоже писать стыдно.
Моя подруга юности была удивительной девушкой. Наполовину кореянка – наполовину юкагирка, есть такая крошечная народность на Севере (их полторы тысячи всего).
Мама – директор школы, папа – учитель географии. Это была прекрасная интеллигентная семья. Но дочь после 8-ого класса вынуждены были отдать в интернат. Ей нужно было продолжить учебу, а в поселке лишь восьмилетняя школа. Интернат для детей народов Севера. Вика была очень умной и независимой девушкой, с большим чувством самоуважения, она прям родилась с таким западным менталитетом, а внешность была чисто азиатской.
«Нам было так там плохо, – вспоминала она, – нас так там унижали и попрекали каждой коркой хлеба преподаватели и воспитатели, что я дала себе слово: никогда ничего не брать от нашего государства по особой квоте для народов Севера». (Была такая – их практически без конкурсов брали в хорошие вузы, в надежде, что они вернутся специалистами на Север).
Она поступила сама в Дальневосточный Владивостокский университете на факультет журналистики, потом вышла замуж за латыша и уехала в Латвию. Говорила, что с ее национальностью там она всегда себя чувствовала в большей безопасности и в тысячу раз комфортнее. Замечу, что все это было в бытность Советского Союза, когда из каждого утюга неслись песни о нерушимой дружбе наших народов.
Очень сложно жилось дальневосточным корейцам. Это прекрасные, дружные, бесконечно трудолюбивые семьи, снабжавшие весь Дальний Восток ранними овощами. В те времена там не было буквально ничего. Выйти замуж русской девушке за корейца – это было странно, и мужество нужно было, это открыто порицалось всего каких-то 30 лет назад. И опять же многое изменила Перестройка. Тут были не только деньги, которые корейцы всегда умели зарабатывать, тут еще границы открылись. Корейцы начали открывать бизнесы совместно с Южной Кореей, там у многих были родственники.
В то же время на Дальний Восток хлынула китайская волна. И вот тем, первым китайцам, мягко говоря, пришлось несладко.
Это сейчас появилось огромное количество смешанных браков, и общество стало к ним гораздо терпимее, а тогда наш нетерпеливый, эмоциональный, быстроговорящий народ (это я цитирую описание русских одним иностранцем, который приехал изучать наш язык) не хотел в них видеть равных, даже если в лице этого народа был последний бомж у винно-водочного магазина.
Когда я своими глазами это увидела, то в сотый раз себя спросила: «Почему? Откуда национализм? Ну не железный же занавес нас сделал такими пугливыми. Ведь такое неприятие – это чаще всего неосознанные страхи». Но это все явно имеет очень глубокие корни.
Или наши огромные пространства, где в принципе людей других рас и национальностей не так много, учитывая наши территории, и предкам нашим казалось, что они непременно несут с собой опасность.
Откуда этот древний необъяснимый страх перед иноземцами, сейчас не докопаешься.
Или это просто отсутствие культуры? Я не знаю.
Но эту особенность, эту фобию мы несем по сию пору, в эмиграции в том числе, в стране, где коренное население, кстати, не европейцы. И время от времени тема «черных» и «белых» школ и районов всплывает в наших русскоязычных группах в таких выражениях, что читать это невозможно.
И это звучит абсурдно, мягко говоря, у эмигрантов, которые «понаехали» и презрительно смотрят на местное население, а сами хотят, чтобы их принимали в новой стране со всеми потрохами – с нашей культурой, часто непонятной новозеландцам, с несовершенным языком, религией и со всем бэкграундом.
Кстати, задумываемся ли мы о том, что это слышат наши дети, которые уже живут в другом обществе и по другим законам. А ведь это практически то же самое, что антисемитизм, про который я говорила выше.
Если вы думаете, что я надела тут белое (каламбур невольный!) пальто и, как оракул, вещаю, как надо вести себя, то сразу скажу – нет, это не обо мне.
Я так же, как и все проходила вот эти этапы осознания того, как это отвратительно – расизм. При том, что я всегда считала себя человеком open–minded и без предрассудков, без снобизма, глубоко ненавидящим антисемитизм и шовинизм.
Но «черные» и «белые» тоже присутствовали в моей речи в определенном контексте, пока мне не сделали замечание мои дети и не сказали, что это слышать просто невыносимо. И что если ты не можешь не думать в таком ключе, то хотя бы никогда это не произноси. Поскольку необязательно озвучивать все, что приходит в голову. Наши дети, не обремененные нашими стереотипами, интегрируются гораздо быстрее в новой стране, чем мы и часто становятся мудрее нас.
И вот я поняла, что это «не озвучивай», пожалуй, главный ключ, когда ты живешь как иммигрант в стране, которая тебя приняла. И вообще – коль уж меня приняли, то и я должен принять определенные правила общества.
Например, с уважением относиться к любой расе и любой национальности, неважно, где мы общаемся – в семье, в русскоязычной группе или на работе.
Сейчас у меня широкий круг знакомых и среди маори, и среди островитян, я живу в таком месте. Доброжелательные, теплые, общительные люди. Открытостью очень напоминают русских.
А когда видишь и знаешь людей близко, то стираются такие мелкие различия как раса. Этого не замечаешь. И становится немыслимым в мире цивилизованных людей указать на человека, подчеркнув цвет его кожи.
И вот теплится во мне надежда, что когда-нибудь для админов групп, для каждого из нас это слово «черный» станет красной тряпкой, позорным словом, табу, хуже, чем мат. Произнести которое – поставить этим себя самого не выше, а ниже – мне нравится такая установка у англичан – урон себе нанести, допустив большую ошибку.
Татьяна Аксенова-Хошева, Окленд