В гулком мраке космического безбрежья, в гигантской семье галактик, рассыпанных по черной бездне, вертится вокруг своей оси не самое большое звездное скопление, спиральная галактика с красивым названием Млечный путь. А на хвостике ее витка, далеко убежавшего от центра, расположилась крохотная, еле заметная глазу, планетная система. По ее окружности, вокруг центральной звезды по имени Солнце, движутся планеты. Огромные, состоящие полностью из газа и крохотные застывшие глыбы камня и льда, движутся во мраке. Всего девять планет – девять объектов одной космической семьи. И среди них, совсем уже еле приметным шариком, носится по своей орбите голубая точка по имени Земля. Она легко теряется в золотом ажуре, и если отвести от нее взгляд с расстояния, скажем, Юпитера, то в рое звездных скоплений ее уже не найти. В мерцающем ворохе она просто исчезнет. И тогда начинаешь понимать, как мала и ранима эта планета! Чуть отвел глаз – и нет ее! Где, в каком секторе беспредельности ее искать? Сгинет, как волна на морской глади. И ты остался один в бесконечной пустоте холодного мира!
Бр-р-р, передернулся я, скидывая с глаз разбушевавшееся воображение. Сразу стало холодно, и, чтобы согреться, я быстренько двинулся в гору. Проходя под обширным пластом внутрипочвенной породы, вытесненным когда-то из горячих глубин еще формировавшейся планеты, я цеплял взглядом малейшие трещины, пытаясь найти пластины минеральных образований или еще что-нибудь интересное. Часто попадались прожилки прозрачного кварца, иногда собранные в сверкающие щетки. Это когда какой-нибудь участок породы покрыт тысячами маленьких кристалликов с различным количеством граней. Солнечные лучи как в зеркале отражаются в каждой грани, преломляются, и, отскакивая от зеркальных пирамид, миллионами игл вонзается в глаза, создавая невероятную иллюзию взрывающейся звезды.
Минералы – моя давняя слабость. Улучшив момент, я беру походный рюкзак с множеством наружных кармашков, кладу туда флягу с водой, парочку бутербродов, надеваю грубые и очень прочные башмаки, сую за пояс геологический молоток с длиннющей рукоятью, и на всякий случай креплю к поясу большой охотничий нож. В горах встречаются не только зайцы и лисицы, но и волки. К тому же, как мне говорили, там бродят медведи. Сознание того, что я делю с хозяином гор его территорию, и что он может появиться в любую минуту из-за возвышенности или впадины, а может, прямо из-под ног, щекочет нервы. Временами я ловил себя на мысли, что совсем не против встретиться с медведем в его естественной среде! Но Господь до сих пор сохранял меня от этой вздорной фантазии.
Я выхожу из дома и направляюсь к дальним горам. Ближние я уже облазил, и собрал довольно приличную коллекцию агатов, дымчатых и иных кварцев всех оттенков и рисунков. У меня собралось много минералов, названий которых я не знал. Они или испещрены разноцветными линиями, или сверкают гранями крупных и средних кристаллов, или еще чем-либо, привлекшим мое внимание. На такой камень можно смотреть до умопомрачения, столько в нем странного, нереального магнетизма. Меня очаровывали даже их названия. Скажем фиолетовый кварц с варьированием цвета до лазурного, называется аметистом. Найти такой камень не является особой редкостью. То есть таких камней значительно больше, чем, скажем, кварцев с рубиновой окраской. Но временами, очень редко, можно встретить аметист такого чистого свечения, что забываешь выдохнуть! Встречаются кварцы роскошного синего цвета с оттенками в любую сторону спектра – божественные сапфиры! А теперь вслушаемся в эти звуки: Аметист. Сапфир. Топаз. Раухтопаз. Морион. Цитрин … Не правда ли, дух захватывает! Их световая игра столь великолепна, что туманит разум и порождает у человека душевной организации желание любой ценой овладеть этим камнем! Этот кварц может не только обжечь, но и сжечь до костей! Кварц в истории человечества играл иногда роковую роль, ломая политический строй государств и унося в мир иной самых алчных и неразумных обладателей этого всего лишь камня, пусть и очень красивого.
Экземпляры моей коллекции не тянули на звание вершителей судеб, но для меня они были не менее прекрасны и ценны. Я добыл их на осыпающихся склонах, подвергая опасности свою жизнь. И их ценность для меня не выражается в дензнаках, а есть проявление бесконечной фантазии Творца и точно рассчитанных минеральных соединений. Я сознавал, что сила воздействия драгоценных минералов на общество могла бы быть приравнена к силе бушующей энергии внутри атомного реактора. Если она на благо, то оно велико для всего общества! Но если наоборот, то случаются большие беды!
Поднявшись на самую вершину горы, я ложусь на откос, и передо мной во весь горизонт раскрывается причудливая картина первозданных гор. Дальние, покрытые вечными снегами, вершины, куда я еще не забирался, зрительно находятся на уровне глаз, и я углубляюсь в окружающие меня бесконечные пики. Зубчатая гряда ощетинилась во все стороны, создавая иллюзию инопланетного пейзажа. И с высоты двух тысяч метров я отдаюсь воле разыгравшегося воображения!
Фантастическая панорама беспорядочно разбросанных вершин кажется мне шуткой некоего гиганта, швырнувшего на поверхность планеты горсти камней, которыми ему надоело играть. А за ясной голубизной земной атмосферы, носится их неприкаянная родина. В один безрадостный миг необузданная сила шальной кометы разрушительным ударом бокового столкновения оторвала их от материнского лона и швырнула в недобрый мир. И, скованные земным притяжением, они тоскливо вглядываются в синюю бездну, отыскивая среди безграничного пространства еще теплившиеся очертания родных орбит. Когда-то их сроднившейся группой носило по космосу и сталкивало друг с другом, они раскалывались и порождали новые космические объекты, тут же разлетавшиеся расчерчивать черную пустоту зигзагами новых орбит. Живут, умирают, и все в своей вечности, в своем бесконечном неведении! А теперь они оскалились предо мной недобрыми клиньями, растянувшимися до границ видимости. Это их мир, мрачный, задумчивый и страшный в своем гневе, потому что в вековечной тоске иногда забывают, что они оплот и твердыня всего, что живет на их склонах. И земля содрогается под тяжким вздохом, порождая разрушения и разломы, а потревоженный горизонт качается как волна от проплывающего лайнера. Это страшно не только потому, что разрушает, но, главным образом, потому что испепеляет веру в незыблемость твердыни и порождает состояние обреченности и хрупкости этого, уже не так надежного, мира.
А по небу, будто на подиуме, дефилируют молочные облака. Куда им спешить, когда впереди вечность! И они шествуют по своим тропам, величественные и безразличные. Холодные, как бездна, или светлые, как надежда, но всегда неотразимо прекрасные. Они собираются в сплошное марево, клубятся и кипят как змеи в брачный период, и их вертикальные передвижения завораживают, не давая продыху ни взгляду, ни воображению. В белых клубах чудится вечная досада неразгаданного, вечный обман и высокомерная насмешка. Облака неизмеримо выше всего земного, без привязанностей, без чувств, без эмоций. В их плавных перекатах сквозит презрение и усталость. А я лишь пылинка, носимая в пространстве теми же потоками, что гонят и их. Меня кидает то к одному облаку, то к другому, пока не швырнет в объятия маленького сгустка влаги. Влага цепко хватается за меня, и я становлюсь темной точкой, вокруг которой конденсируется вода. Я чувствую, как, напоенный водяной пылью, тяжелею, и постепенно выпадаю из общей массы чернеющей тучи. Чем больше во мне скапливается тяжести, тем сильнее проявляется восторг свободного падения, потому что я уже не подвластен капризам ветров! Я чувствую в себе силу и трепет независимости! И, обманув себя мнимым выбором, я, в ярости прибывающей скорости, устремляюсь вниз, к камням, которые так люблю! И вот, нас уже тысячи тысяч обретших свободу ничьих душ! Не зная, как распорядиться этой свободой, мы в пьянящем экстазе несемся навстречу гибели! Но что она значит, эта гибель, по сравнению с радостью, когда бездна под тобой и бездна над тобой сжались в одну точку, и ты, в данной тебе беспредельности, без оглядки впитал ее в себя! Обозримое пространство стало твоим миром и ничем не ограничено! Оно абсолютно! И в этой абсолютности ты – невидимая пылинка, досадная незначительность, вдруг видишь себя личностью!
Стремительно теряя высоту, я с предсмертным воплем врезаюсь в толстый базальтовый пласт и взрываюсь тысячью бриллиантовых искр! Вот это восторг! Вот это жизнь! Пронзительная, свободная, ничем не сдерживаемая мечта, мятущийся синий дух бездны! Я вбираю ее в себя, и в жутком страхе сжимаюсь перед нею. И раздваиваюсь, чувствуя себя и ее властелином, и ее рабом!
Солнце жарко горит в синем куполе, и лучи его сгоняют озноб от прохладного альпийского воздуха. Я медленно жую бутерброд, запиваю его водой, и мне не хочется больше никуда идти. Выбираю нагретые солнцем камни, и растягиваюсь в базальтовом тепле скалы. Стало уютно, и я незаметно засыпаю.
В небе бесшумно плывет мать-облако, волоча за собой целый выводок толстощеких малышей. Барашки их извиваются и смешиваются с остальными, постепенно превращаясь в длинный паровоз. Вот паровоз фыркнул облаками и длинно загудел белым столбом в небо. Потом облако вытянулось в длину, устремив ввысь выдохнутый паровозиком столбик. И по небу уже грациозно, с сознанием своей исключительности, плывет белая каравелла. Сказочное видение небесного океана! На мачте весьма достоверно вытянулись реи, и на них зацепились белые паруса! Видение движется, словно по морю, качаясь на зыбких волнах. Только миг прожил удивительный корабль, и через минуту его уже не стало! Тонкие линии оплыли, тугие паруса опали, и ветер растрепал их на клочки.
Облако вспучилось и снова превратилось в паровоз. Тот постоял мгновение, затем тяжело ухнул и двинулся вперед, вобрав в себя бывшую мамашу и ее пухлых подруг. Высоко над ними игла пролетающего самолета протыкает небо и тянет за собой длиннющий шлейф белых нитей. А облака-гуси стоят и возмущенно глядят на самолет. Куда они, эти непрестанные штопальщики небесных прорех, спешат!? Разве им не хватает вечности? Это, в конце концов, возмутительно! И, вытянув шеи, гусыни гордо, вперевалочку, следуют дальше.
На севере, в широком взмахе призрачной птицы, раскинулись перистые облака. Легкие и прозрачные, они медленно несут себя по краю неба, то сливаясь пером со снежной вершиной, то легким взмахом крыла устремляясь к центру видимого пространства. Но все равно, через секунду они вновь ластятся к пикам заледенелых гор, находя в них поддержку и успокоение.
С юга, с дальнего края горизонта, показался край тучи. Ее клубы широкими волнами выплыли из-за гор и тут же, как голодная саранча, жадно накинулись на пронизанную солнцем голубизну. Метр за метром они пожирают ее, бросая на землю черную тень. Это стремительно надвигается сокрушительная сила, перед которой белые облака пластаются ниц, и, подавленные, ползком, подбираются под черное крыло грозной птицы. Птица пожирает их вместе с небом и разрастается на глазах. Вот уже взмах ее крыльев закрыл небосвод, оттеснив солнечную синь и наводя на землю тоску и страх. Внутри нее, в холодной грозовой сердцевине затаились исполины – черные громы и синие молнии. Они прижались к самому низу тучи, и напряглись, чтобы в нужную минуту метнуться наружу и обрушить на вздрогнувшую землю всю мощь накопленной злобы. Оглушительная жуть раскатного грома и сокрушающая сила ослепительной молнии, еле сдерживая себя, рвутся наружу. Достаточно одной искры, чтобы эти две изголодавшиеся стихии взорвали мир под собой! Загудели черные ветры, взвыли невидимые струны, и. дождавшаяся своего часа черная туча изрыгнула из всех своих недр так долго сдерживаемый дикий хохот, оглушительным раскатом первого грома разнесшийся над замершей землею! Тут же вспыхнула белым цветком роскошная молния, и раскат, ободренный слепящей вспышкой, покатился по вершинам гор, разрываясь в зубьях цепи и застревая по ущельям!
Жалобно заблеяли козы и овцы, спешно попрятались по своим норам испуганные зайцы и согнулись травы под серыми ветрами. Между стеблями испуганными сполохами мечутся полевые мыши, и лисы не охотятся за ними, потому что сами, объятые ужасом, стремятся к своим убежищам. Храбрые волки бегут с поджатыми хвостами и исподлобья подглядывают на черное небо.
Напряжение атмосферного электричества быстро достигает решающего значения, и в эти последние секунды все живое, спрятавшись по норам, тревожно нюхает воздух. И, словно дождавшись, когда последняя мышь юркнет в первую попавшуюся щель, на землю сплошным потоком рухнули воды. Они боевыми снарядами падают на камни и взрываются острыми осколками. Небо громыхает и искрится молниями, и потоки его тягучими нитями изливаются на землю. И дрожит земля, сжавшись под нависшим небом, дрожит и стонет в своей беззащитности. И только горы, эти мрачные исполины, скалят свои клыки и хохочут над бессильной злобой черной птицы! Хохот их разносится над вершинами и достигает туч. Еще больше злятся тучи, и злоба их переходит в бешенство. Они кидают на непокорные вершины всю свою ненависть непризнанного владыки неба, и вгрызаются в них стрелами молний, и воют, и грохочут, раскалывая небо пополам!
Но что ж!? Горы смеются над ними по-прежнему! Потому что мудры, и знают, что скоро, очень скоро, истратит черная птица свою силу, и отступит вон, теряя в щетках гор вырванные куски былого величия. Вопи, злоба, бесись и кричи! Крик твой пугает лишь мелочь, слабую и покорную. Но он неизменно ласкает слух сильного, потому что даже ненависть твоя обернется благом для всего живого! Носись в своем бессилии, покрытая черными замыслами, пока еще злоба поддерживает в тебе жизнь! Скоро, скоро кончится твое время! И ты как пес, испуганный видом более сильного противника, подожмешь свой нечесаный хвост и, скуля последними всхлипами, исчезнешь с глаз долой, усмиренная и покорная! Омытая свежими водами, напившаяся живой влаги, земля успокоится, убаюканная закатными лучами, свежая и чистая, она погрузится в сон, полный звездного сверкания и звона космических струн.
Я проснулся. На блекнущей синеве еще кипело закатное солнце. Но облака уже начали подкрашиваться пурпуром, а горизонт смущенно рдеет. Впереди длинный путь возвращения домой, и если не поспешить, то можно попасть на время выхода на охоту ночных хищников. А это мне совсем ни к чему.
Легкость в душе, возникшая после увиденного, не давала переключиться на нужды земные, и я не спешил прогнать эти видения. Наоборот! Я старался зацепиться за них! Слишком они были мне желанны. К тому же я был уверен, что Божий дух, осенивший меня в эти минуты, убережет ноги от неверного шага и тело от голодного хищника. И чего мне было бояться? На тот момент я был тем, кто мог эти горы, всю планету, да что там планета, весь космос с его невообразимыми пространствами, одним вдохом вместить в собственное сердце! А уж земные печали меня не беспокоили вовсе, потому что в редкие минуты понимаешь, что ты совсем не пылинка, не игрушка в руках судьбы. Ты – личность! И в тебе живет то, чего нет ни в одном другом живом существе на всех уровнях мироздания – в тебе горит вечный свет Искры Божьей! И только от тебя зависит – будет ли там жить черная птица разрушения, или яркое пламя Творца живой вселенной.
Альберт Мелконян, Армения