Чер-те что они к нам привезли: механическое дерево. Потом уже разъяснили – последнее достижение зелёной революции, чудо генной инженерии в ботанике. Всё село от этого их подарочка на уши встало. Вот тебе и фонд помощи из-за границы! Но сначала по порядку.
Однажды тёплым солнечным утром развесили на площади перед сельсоветом красные транспаранты с маловразумительными надписями: «СЧАСТЬЕ – В КАЖДЫЙ ДОМ!» и «НАСТАЛ И НА НАШЕЙ УЛИЦЕ ПРАЗДНИК!»
Выкатился на площадь запылённый чёрный лимузин, такой шикарный весь, с блестящей трёхлучевой звёздочкой в кружке на капоте, мерседес, вроде, называется. А за ним фургонище, как наши рефрижераторы, только побольше и с прицепом, буквы на номерах непонятные. Людишки какие-то незнакомые подсуетились, не по-нашенски выражаются, выгружать начали ящики. Ну, а мы тут оказались, поскольку магазин ещё закрыт был, ждать да ждать. А вдруг пиво чешское привезли, как в старые доперестроечные времена? Да только выпивкой здесь и не пахло, как оказалось. Пока наши из сельсовета деревянную трибуну красными тряпками по привычке заматывали, микрофон подключали, те людишки не наши извлекли из ящиков что-то вроде ёлки искусственной, только уж больно огромной и со сложенными ветками без хвои, вроде как зонтик японский. Ну, думаем, во дают други иностранные, весна на дворе, а они вон что отчебучили – смех, да и только.
Врыли они столб в клумбу, где недавно бюст вождя стоял. Провода какие-то протянули к дереву из ящиков, зашумело, загудело у них в машине, пошли они, почём зря, движок гонять. Глядим – столб зазеленел, ветками расправляясь, закустился. А толпа уже здоровая собралась, тут и сельсоветчики полезли на трибуну, прямо первое мая, да и только. Председатель, как положено, речь толкнул, зуд у него такой, без словесного поноса не может, пока не изольёт, не успокоится, впрочем, за то и деньгу получает.
– Вот, – говорит, – сограждане, сельчане дорогие. Дождались и мы. А то талоны, талоны. Не зря наше правительство совместные предприятия пооткрывало. Вот уже отдача от них и нас достала. А это те самые господа из-за рубежа. Которые капиталисты, но на самом деле всё же оказались не живоглоты какие, а настоящие други для нас…
– Извиняюсь, – громко так перебивает Иван Кузьмич, сельповский сторож, завсегда он под градусом, но рассуждение имеет, не балует, и потому привлекать его участковому резонов не находилось. – Извиняюсь, – говорит. – А чтой-то эттто такое конкретно? Или, может, ярмонку нам откроют с каруселью?
– Не спешите, граждане дорогие, и ты погодь, Иван Кузьмич, всё в свой черёд. Дойдём и до этого устройства. Только покажем прежде гостям наше гостеприимство!
И захлопал изо всей силы в ладоши, многие поддержали, заулыбались, получилось, как раньше в газетах писали – бурные аплодисменты.
Те людишки в импортных шмотках, ненашенские приосанились, кланяются так и тоже улыбаются и хлопают.
Пред и говорит:
– Сначала дадим слово представителю ихней фирмы, которая, значит, решила помочь нашей перестройке. – И опять хлопает, хотя видно уже – устал, и так, хлопая, пытается солидного мужика к микрофону притянуть. Мужик тот в синем пиджаке в лимузине приехал и ящиков тех не трогал, но к микрофону с охотой пошёл и начал говорить непонятно, но так, что сразу стало ясно – с немецкой земли он, с Западу.
Переводчица потом коротко сказала, такая молодая шустрая в джинсовой юбке выше колен:
– Вот привезли мы вам в дар последнюю разработку нашей фирмы, поскольку известно, что здесь один из самых передовых коллективов области. Сейчас её испробуем, каждый может подойти один раз, и установка эта предоставит прямиком, что пожелаете из материального мира, вещь то есть.
– Слышали, граждане? – вмешался председатель, опять вдоволь нахлопавшись. – Сейчас мы реализуем наш принцып: каждому по потребности, так как поработали вы на славу, да и ещё поработаете с энтузиазмом на сборе урожая, значит. Подходите, граждане, в порядке очереди, вам всё объяснят на месте.
А движок гудит, а на ёлке-дереве груши какие-то зелёные повырастали. И началось… Наши-то сначала жались-жались, а потом как попёрли, забыв про иностранцев и начальство, хорошо ещё участковый тут как тут оказался, сумел-таки очередь наладить, а то сельсоветчики вместо того, чтобы за порядком следить, сами шасть вперёд. Господин в пиджаке что-то говорит подходящим, переводчица переводит, улыбается, а те к дереву самому подступают, груши трогают, и под их руками груши на глазах меняются. Выходит, вроде, как уже не груша, а предмет, вещь, которую захотели иметь. Наши сначала скромничали, кто блок сигарет с фильтром утянет, кто бидон с пивом, потом серьёзнее народ пошёл: шмотки разные появились, сапоги-кроссовки, дублёнки-варёнки. Вот уже магнитофоны двухкассетные замелькали, телевизоры цветные, под тяжестью которых, пока они из груш вылуплялись, ветки, чуть ли не ломаться начали, пригнулись аж к земле самой.
Один парняга демобилизованный, неженатый, умудрился даже деваху живую снять с дерева, ту ещё импортную штучку, размалёванную по фасону, как картинка, в штанишках розовых до коленок – мало ему местных оказалось, видите ли! Вот уже и сосед мой агроном Митрохин что-то вроде видеокомбайна урвал и пробует по частям тащить. Спохватился, было и я, да сторож Кузьмич вперёд полез: инвалида войны пустите, кричит, мать вашу так!
Я, да и другие думали, ну, бутылку-другую старик снимет, ну, ящик папирос, ан нет, смотрим, у него в руках уже калашников оформился, металл блестит смазкой, от ветки отпочковался. Старикан его ухватил, три шага назад и трах-тах-тах-тах – длинной очередью по дереву. Ёлка та мигом скукожилась, ветки опали опять, как зонтик японский складной, зелень почернела, а он знай себе трах-тарарах-тах-тах. Сельсоветчики в стороны, немцы эти к машинам побегли, только участковый наш сержант геройский не растерялся, кинулся к дебоширу, ствол кверху и отобрал автомат.
– Ты, что? – кричит, – очумел совсем: дружбу народов рушишь?
А Иван Кузьмич грязным кулачищем пьяные слёзы свои размазывает и вопит благим матом и просто матом:
– Да я в Берлине был! В гробу мне ихние подарочки! Не хочу благ ихних! Мы сами могём, пропади они пропадом, бах-трах-тарарах!
Испортил, словом, праздничек, международного скандала нам и не хватало. Гости эти, благодетели наши, шланги-провода быстренько скатали в ящики, в фургон их позапихали, по машинам садятся. А главный в пиджаке что-то грустно так нашим сельсоветчикам на прощанье выдал. Пред только руками развёл: не понимаю, извиняйте – переводчица, как нырнула в лимузин при первых выстрелах, так больше носу не высунула.
Но мой сынуля неподалёку случился, он у меня в школе по немецкому, вроде, шпрехает немного, так вот, услыхал он те слова ихние. Потом только я догадался его порасспросить, что гость завернул напоследок. И ответил он, что, примерно, вот что: жаль, мол, что так вышло, сами они виноваты, не учли, не готовы наши, значит, к этакому. И пообещал в следующий раз уже просто вещи прислать – ботинки, сапоги и хамбургеры какие-то.
Кузьмича продержали в милицейском пункте до утра, а после выпустили, приняв во внимание возраст и прежние геройские заслуги.
Сергей Криворотов, Астрахань