Лет десять назад я обнаружила дома на своем рабочем столе странную книгу (фото ее вы видите на странице перед текстом). Оказывается, моему зятю кто-то отдал ее на работе со словами: «Возьми, у тебя же в семье говорят по-русски». Зять работает на новозеландском телевидении, сам русского языка не знает и принес книгу мне.
Книга была издана в издательстве ALATAS, в США, в 1949 году. Открываю её – на титульном листе есть дарственная надпись на русском языке: Египет, Александрия 1950 г. От… и кому… На следующей странице – уже на английском языке о том, что все права защищены и в самом низу: Alatas Printing, Churaevka Southbury, Conn. U.S.A. Меня заинтересовало слово Churaevka (Чураевка). Перехожу на следующую страницу. На ней портрет И.П. Умова. Перелистнув еще одну страницу, нахожу предисловие. Прочитав его, я поразилась, каким интересным человеком был автор книги.
Вот, что написано в предисловии.
«Иван Павлович Умов не является эмигрантом в буквальном значении этого слова; вернее, он представляет собою счастливое исключение среди потерявших родину. Потомок одного из декабристов, выросший в родовом имении своего отца, героя Плевны, на привольном Поволжье, где в пору его детства и юности культурную атмосферу его семьи создавало близкое соседство поместий, в которых жили и творили Державин, Карамзин, Аксаков, граф Сологуб и другие. Умов с юности воспринял культурные традиции и получил хорошее воспитание. Окончив Симбирский кадетский корпус, затем военно-инженерное училище в Петербурге, он переменил военную карьеру на востоковеда и, по окончании Лазаревского института восточных языков в Москве, перед самой революцией был назначен вице-консулом в Александрию. И только что обосновался он на берегах Нила, как события изменили, верней – разрушили Основные Законы России, и Императорские консулы за рубежами остались не у дел. И. П. Умов автоматически превращается в человека без родины в Египте. Однако знание европейских и восточных языков открывают ему двери не только в среду египтян, но и в пределы среднеазиатских и европейских литератур, а блестящее музыкальное образование дает ему, как пианисту, возможность преподавать музыку и успешно выступать с концертами перед широкой публикой. Это обеспечивает ему материальное благосостояние. Знание арабского, персидского, грузинского, турецкого, сирийского и других языков вводят его в семью ближневосточных племен, как равного. Знание же английского, французского, немецкого, итальянского, испанского и русского могли бы послужить ему дипломами на вселенское гражданство. Счастливо женившись и имея возможность дать детям лучшее образование, он, казалось, мог бы не скучать по мутной Волге и туманным всероссийским весям, но сила заложенной в нем культуры и непоколебимая любовь к родному народу, оказались сильнее и притягательнее всех благ европейской цивилизации и экзотики восточных стран.
В течение многих лет, наряду со стихами, написанными и напечатанными на разных восточных и европейских языках, И. П. Умов больше всего писал их все-таки на русском языке. Как видно из переписки с ним и его близкими, в его архивах накопилось множество тетрадей русских стихотворений на всевозможные сюжеты, но он никак не решался их опубликовывать, находя, что все они нуждаются в отделке, в пересмотре, в приведении в порядок. Лишь уступая своим близким, он согласился отобрать четыре тетради своих стихов для этой первой его русской книги и приурочить ее выпуск к стопятидесятилетней годовщине со дня рождения А. С. Пушкина. Представляя таким образом И. П. Умова, как одного из выдающихся русских культурных работников за рубежом, пишущий эти строки считает, что самая оценка предлагаемой книги принадлежит благосклонному читателю. Георгий Гребенщиков, 26 Мая – 6 Июня 1949, Чураевка».
Опять Чураевка. Меня очень заинтересовало вступление о таком удивительном человеке и настолько же сильно заинтересовал автор вступления и непонятное место Чураевка в США.
Приведу в пример одно из стихотворений Ивана Умова:
ПЕРЕЛЁТНЫЕ ПТИЦЫ
Мы дети России, бездомные птицы,
Мы бедствуем всюду, под небом всех стран.
Летят разорённых скитальцев станицы
В Египет, в Алжир, на седой океан.
Нас видели в Смирнеу дряхлой мечети
И в римском палаццо, в старинном окне,
А матери наши, а малые дети
Тоскуют о нас в незабвенной стране.
И мучит нас вечным, безмолвным укором,
То матери облик во мраке ночном,
То призрак сестры, с угасающим взором,
То, с плачем о хлебе, дитя под окном.
В детстве, в молодости я запоем читала книги, причем хватала любую, попавшуюся под руки, я никогда не запоминала название и автора, за что меня ругали родители: «Это неуважение к человеку, который написал для тебя книгу». И так происходило до тех пор, пока один из друзей моих родителей не прекратил это жадное, бессистемное поедание информации. Его совет оказался очень простым: «Читаешь книгу, в ней встречаются новые для тебя имена реальных людей, новые места, следующая книга должна быть о них. Ты должна расширять круг своего «общения». Вот так просто оказалось искать следующую книгу или тему. Продолжения следуют – О Г. Гребенщикове и о Чураевке.
Виктория Мананова, Окленд