В жизни есть две трагедии: одна – не добиться своего
сокровенного желания, а вторая – добиться». Бернард Шоу
Когда синий туман из соседнего болота сползал к опушке леса, маленький деревянный домик из струганных сосновых досок, окрашенный в голубовато-зеленый цвет, нельзя было разглядеть и за тридцать шагов. В погожий же осенний день, напротив, ярко, как изумруд на розовом пальчике красавицы, как клочок чистого неба меж темных облаков, сверкал этот зеленый маячок среди опавшей желтой листвы и коричневой пожухлой травы. издалека привлекая внимание случайного путника. Правда, случайных путников в этих краях мало кто видел – домик стоял одиноко, вдали от проезжих дорог, окруженный болотами и лесами. и только едва заметный проселок, больше похожий на тропинку. пролегал по опушке леса, делая явно нарочитый зигзаг для свидания с домиком. По этому проселку раз в два-три месяца, в сухую погоду, приезжала «полуторка» из ближайшего села за двадцать пять километров, и однорукий шофер-инвалид вываливал из кузова коробки с крупой и мукой, мешочки со спичками и другими продуктами цивилизации. крайне. необходимыми для жизни. Для жизни двух обитателей зелено-голубого домика – бабушки Дарьи и её внука-сироты Павла. Никто не знал, а бабушка Дарья не склонна была рассказывать, как и почему эти двое отшельников оказались в чаще лесной, и кто построил здесь голубой домик. Шофер-инвалид получал разрешение председателя колхоза на поездку «к болотной старушке» отчасти из чувства сострадания, а больше – по причине щедрой платы за крупу в виде сушеных грибов и варенья из лесных ягод. Местные государственные власти забыли (или не знали) о существовании бабушки и мальчика, а потому десятилетний Павел в школу не ходил. Да как бы он ходил в отсутствие какого-либо регулярного сообщения с ближайшим населенным пунктом и со школой? Это было послевоенное время.
Странная была бабушка Дарья. Ни сказок, ни прибауток, ни нравоучений не слышал от неё мальчик. Если бы не те два-три года среди сверстников без родителей и бабушки Дарьи, Паша и говорить-то не научился бы. Где это было – Паша и сказать не может. И вот теперь много лет и зим в этом лесу. Без приятелей. Без книг. Без учителей. Их заменяют ему шумящая листва деревьев, изменчивые и загадочные облака, мелкая деловитая живность в земле, в траве, в коре, крикливые птицы, осторожные ящерицы, любопытные белки. И труд, постоянный, однообразный. Искать сухие деревья, пилить их, разводить огонь, таскать воду из далекого родника, сооружать настил из сучьев и веток над костром в дождливую погоду, сгребать зимой снег от дверей домика, вдевать нитку в иголку для бабушки, штопающей штаны, сажать и выкапывать картошку на небольшом песчаном холмике в сосновом перелеске – и так всегда и непрерывно. Однако это не труд для Павла – естественная необходимость, потребность, сама жизнь. Жизнь. О ней мальчик не думал, не знал, что такое жизнь, как не думал он и о смерти. Муравьи тащили неподвижных личинок в свою кучу, засыхали бабочки в холодную пору, падали неподвижно мухи, которых отгоняла бабушка от пахучего горячего варенья, затихали мотыльки в паутине крестовика – всё это само собой, естественно и необходимо. И нет другого мира, кроме того, что рядом с тобой. А безрукий Степан – так это его естественная обязанность – привозить желтое пшено и сладкий сахар.
Однажды в начале осени разразилась буря. Ураганный ветер, наломав кучу деревьев (на счастье Паши) сменился проливным и долгим дождем. Было воскресенье, частенько именно по воскресеньям являлся Степан, но в этот раз едва ли можно было его ждать. Однако вскоре после того, как берестяная крыша перестала шелестеть под дождем, и солнце уже угадывалось за редеющими облаками, раздался стук в дверь. «Из-за дождя не слышали машину Степана» – подумал мальчик, а бабушка без слов отворила дверь. В двери стоял незнакомец. Он был одет в военную форму (морского офицера, как позднее узнал Павел), изрядно вымокшую и грязную. Бабушка сразу выглянула наружу – машины на проселке не было. Некоторое время гость и хозяева молча разглядывали друг друга. Офицер – удивленно, бабушка – подозрительно, мальчик –с любопытством и боязливо одновременно. «Вы тут живете? Одни? – спросил путник.
«Как попал сюда, служивый?» – задала встречный вопрос Дарья.
Офицер объяснил, что сбился с пути, застигнутый ураганом, оказался на проселочной дороге, где на его легковой автомобиль упало дерево и повредило кабину и, что ещё хуже, мотор. «Ехать дальше не мог. Когда кончился дождь, пошел по дороге в надежде найти людей. И к счастью, нашел. Ваш домик, мокрый от дождя, сияет как морская волна под солнцем» – почти весело закончил свой рассказ офицер.
«К счастью ли, к несчастью – это ещё надо посмотреть», – бабушка оставалась верной своей привычке не принимать всё на веру и ничего не объяснять.
«Далеко ли до ближайшей деревни или поселка? Там, где МТС есть».
(МТС – это «машино-тракторная станция», ремонтная мастерская «железных коней» советских колхозов, прим. автора).
Бабушка Дарья телеграфным текстом объясняла трудности посещения МТС, а Павел в это время размышлял над ранее неизвестным ему предметом – морская волна.
Быстро, по-военному, оценив ситуацию, офицер попросил хозяйку разрешить остаться в этом доме до завтра, а он сходит в колхоз и вернется с трактором для эвакуации автомобиля. Тут бабушка проявила вдруг оказавшуюся у неё способность к дипломатии:
«У нас нет еды, подходящей капитану флота».
«Это поправимо. Пойдем со мной к машине, парень!»
По дороге капитан рассказал мальчику, почему он оказался в этих краях. Будучи в отпуске, решил посетить места, где провел детство его отец, поклониться родным местам. Это где-то недалеко отсюда. Раньше здесь не бывал, и карт надежных нет. Да тут ещё ураган. Вот и заблудился.
Паша не очень внимательно слушал этот рассказ. В голове сидела фраза о морской волне. И когда вечером после необычно вкусного ужина из походного ранца капитана (мясные консервы, аппетитный сыр, мятные пряники и несравненная сгущенка) они сидели у завалинки, и капитан наслаждался закатом на родине своих предков, мальчик робко спросил у него, что такое морская волна?
«Ну, это просто волнение на море. Вот так примерно».
Капитан подошел к бочке, доверху наполненной дождевой водой и стукнул кулаком по верхнему обручу.
«Видишь, это идут волны. В бочке они бегут кругами, сталкиваются. А в море – они плоские, друг другу не мешают».
«А море… оно какое? Вроде бочки?»
Капитан хотел было рассмеяться, но одумался. Остро пронзила горькая мысль: а ведь мальчонка, похоже, дикарь, русский Маугли, воспитанный в лесу необразованной бабушкой.
«Море, дорогой Паша, оно очень большое. Это вода вокруг, только вода, сколько ни плыви по ней на лодке. Хоть день, хоть десять дней плыви – берега не увидишь. А подует ветер – и побегут волны по морю, маленькие и большие, крутые и пологие. Это и есть морские волны. А цвета они, Паша, как твой дом, то зеленые, то голубые, а в ненастные дни – серые. Только они живые, прозрачные, и бегут, всё время бегут».
«Куда?»
«Туда, куда велят ветер и море!»
Капитан замолчал.
«Расскажи ещё про море. Всё расскажи!» Глаза у мальчика горели. Он смотрел куда-то вдаль и видел нечто другое, чем лужайку перед домом с мокрой травой, раскисшую глину проселка, намокшие под дождем и повисшие ветки елок и сосновую бочку. Капитан говорил и говорил, он знал тысячи рассказов о море и кораблях, он рассказывал их сотни раз, но такой благодарной аудитории как этот мальчик у него никогда не было и вероятно, никогда не будет.
Капитан уехал на следующий день, а Паша потерял покой. Чтобы он не делал, ему всегда представлялось море, и было оно всегда разное. Чаще всего, это – знакомая болотная канава, только большая и с голубой водой, которая пытается убежать от самой себя, – то медленно и лениво, то бешено крутясь в собственных водоворотах
Через месяц грузовичок вместе с мешочком пшена привез письмо. Оно было от капитана, а прочитал его инвалид-шофер грузовичка. В письме были деньги (бабушка отдала их шоферу) и открытка с репродукцией картины Айвазовского и с подписью: «Вот оно какое, море, малыш!»
Прошли годы. Мир не без добрых людей, да и Паша оказался парнем с характером. Удалось ему и начальную школу пройти с опозданием на три года, и в Нахимовское училище поступить и блестяще окончить его. Бабушку вывез он в Калининград, а сам стал ходить по морям-по волнам помощником капитана океанского пассажирского лайнера.
Обычный день обычного рейса. Старпом Павел Безродный стоит на капитанском мостике и смотрит на воду, на бьющиеся о борт судна тяжелые прозрачные волны. «А ведь сегодня как раз тот же день, что и много лет назад, день встречи с капитаном в нашем лесном домике. Домике цвета морской волны! Цвет морской волны… Неужели наш домик был такого же цвета?»
И тут прогремел взрыв….
В Феодосийской картинной галерее Айвазовского – выставка современных художников-маринистов. Около обширного полотна, на котором художник изобразил битву при Гангуте, группа пожилых людей с фотокамерами, иностранные туристы, внимательно слушают девушку-гида. Головы туристов синхронно поворачиваются слева-направо и справа-налево следуя её указаниям. Но одного из них – пожилого мужчину славянской наружности – явно не интересует повествование о первой победе Петра Великого над шведами. Он внимательно уставился на небольшую картину напротив – незатейливый деревенский пейзаж с маленьким полузаросшим прудиком у одинокого домика, с босоногим мальчишкой около. Мальчик бросает в воду камешки и смотрит на расходящиеся круги волн. Получив нужный комплект знаний о легендарных победах Петра Первого над шведами, группа уходила из зала. Кто-то с чувством недовольства гидом, обвиняя её в якобы сопоставлении побед Петра над шведами в 18 веке и победы русских во 2-ой мировой, а кто-то в восхищении от умного Петра, перенявшего все голландское, то бишь, почти немецкое. А мужчина славянской внешности продолжал изучать пейзаж с прудом.
«Господин, мы идем в следующий зал, – поторопила его девушка-гид по-немецки. – Чем же Вас заинтересовала эта ничем не примечательная картина?»
«Видите-ли, мне знаком этот домик цвета морской волны», – также на немецком ответил турист, продолжая неотрывно смотреть на полотно.
«Невозможно. Этот пейзаж написан русским любителем».
«Да, я прочитал – Демидовым М.А.» – ответил турист по-русски.
«Вы говорите по-русски? – удивилась гид.
«Ничего удивительного: я – русский по национальности и рождению. Нельзя ли узнать что-нибудь об этом художнике …Демидове?»
«Нет ничего проще – господин Демидов – известный в России человек. После окончания экскурсии я познакомлю Вас с коллектором галереи – он безусловно знает адрес Демидова».
Разрезав конверт из плотного картона с наклеенной непромокаемой пленкой и адресом латинскими буквами, М.А. Демидов извлек письмо и с удивлением обнаружил, что написано оно по-русски, неровным почерком человека, который нечасто пользуется авторучкой, а возможно, и редко пишет письма в Россию. В письмо была вложена цветная фотография его собственной картины, созданной много лет назад и подаренной позднее Феодосийской галерее под названием «Домик цвета морской волны». Дочитывая письмо, художник едва сдерживал слезы.
«Ведь ты моряк, Мишка… Я всегда думал, что тот мальчишка потерял отца А возможно, и мать во время войны. Неужели это действительно его отец?»
Через пару часов моряк в отставке нес в соседнее почтовое отделение ответное письмо с адресом на немецком языке. На моряке была форма адмирала флота.
Пассажирский лайнер затонул в считанные минуты – террористам удалось заложит мины во все отсеки по правому борту судна. Религиозное изуверство нелюдей было запредельным – спасательные шлюпки также стали объектом диверсии. Придя в себя после полученного удара, отброшенный взрывом от переговорной трубы старпом видел лишь одно – далеко внизу, в водовороте уходящего под воду судна, кружится группа детишек. Он цепляются друг за друга и за предметы, плавающие округ, не разбирая, могут ли те поддержать их на воде или напротив – утянут вниз, в глубину, в пучину. Кто-то отчаянно зовет маму, кто-то инстинктивно молча борется за жизнь, пытаясь вдохнуть ускользающий поток воздуха. «Как много жизней уходит напрасно» – звучит в голове старпома. И рефреном: «Помочь, спасти…». Павел сознавал, что он может спасти лишь вот эту группу детишек. Под рукой оказался спасательный круг …
Поочередно Павел подтаскивал к кругу малышей одного за другим, заодно и взрослых, пока поблизости не осталось спасающихся. Скорость воды в водовороте увеличивалась с каждой секундой. Старпому хватило сил отбуксировать круг за пределы воронки. И тут он увидел, как с палубы, стоящей теперь почти вертикально, упал в воду живой комочек – ещё один малыш. Павел подхватил и его, но преодолеть усиливающееся течение уже не было сил. Он выталкивал трепыхающееся тельце вверх, к поверхности, надеясь ни весть на что, на то, что вот кто-то примет от него этого живого ещё человечка, передаст маме…. Тянуло вниз, вместе с уходящим в бездну кораблем, а Павел толкал малыша, толкал, уже теряя сознание от недостатка воздуха, понимая, что тонет сам… Последнее, что видел старпом – это зелено-голубую воду между ним и небом… И там, в этом прозрачном, колышущемся мире – маленький дом и мальчика с бабушкой … И с отцом, которого он совсем не помнит… С отцом, который построил дом цвета морской волны… «Прощай, отец!»
В этот момент адмирал и его спутник, бывший матрос страны Советов, пленник Севастопольской обороны, а ныне гражданин Германии и ветеран Второй Мировой, вылезли из покрытой грязью машины, преодолев десятки километров бездорожья. Они прибыли туда, куда трезвый разум никогда не позовет, куда нужда не заставит поехать, куда завлечь может лишь неспокойная совесть или иррациональная потребность исповеди.
Перед ними стоял домик цвета морской волны. На самом деле, он был другого цвета. И не было прудика перед домом. И была хмурая осенняя погода. Но для них всё было так, как в их памяти, такой ненадежной, такой хрупкой субстанции. Из домика навстречу приехавшим выбежал мальчик. Остановился, уставился на прибывших незнакомцев и услышал:
«Здравствуй, сынок!»
Вечно бегущая волна, укрывшая отважного старпома, отозвалась по-своему:
«Прости, сынок…»
Евгений Шабалин, Дубна, Россия