Знакомьтесь – у нас новый автор. Георгий Веревкин из новосибирского Академгородка – Городка науки. Вот, что он рассказывает о себе. Я коренной новосибирец. Окончил наш, новосибирский, университет. По образованию химик, кандидат наук. Вся моя активная, научная и личная, жизнь прошла в научных институтах Академгородка. Мои успехи, как, впрочем, и какие-то неуспехи – все связано с историей страны. Сначала СССР, затем России… Много и часто ездил в научные и разные деловые командировки – по стране и за ее пределами… Да еще с детства любил путешествовать… Хотя с отдыхом как-то не сложилось. Я признавал и до сих пор признаю только «дикий» отдых. Неистово занимался зимней охотой – только командировка или болезни (которых у меня в молодости не случалось) могли освободить от субботней охоты! И так всю зиму. Этого отдыха мне обычно хватало. Однако впечатлений от поездок, командировок и разных путешествий всегда было очень много, а превращать их в тексты никогда не хватало времени… И вот только сейчас, когда активная научная деятельность позади, решил рассказать о каких-то ярких моментах из жизни в своих миниатюрах, которые можно прочесть на моей страничке в «Проза.ру». Ниже одна из них.
Салемал
Тяга к путешествиям живет, вероятно, в каждом человеке. Путешествия – это новые впечатления, новые эмоции. Во мне этот зуд странствий живет и до сих пор. Как только возникает идея к совершению какого-либо похода, я теряю разум полностью, весь нахожусь в предвкушении этого нового – неважно, дальнее это путешествие или близкое, но оно целиком вытесняет из моего сознания все реалии. Я даже сон теряю перед каждым новым приключением. Наконец, поход совершен, и я успокаиваюсь на время (до наступления нового зуда странствий).
Мои первые путешествия связаны с детством. В ту пору мы, трое приятелей, отправлялись в поход за 2-ю Ельцовку (это за сегодняшним жилмассивом «Плановый»). Тогда, в 50-е годы, это был прекрасный загородный лесной массив, где протекала, причудливо извиваясь, чистенькая речушка 2-я Ельцовка, в которой можно было наблюдать жизнь ее водяных жителей (жучков, лягушек). Места здесь были весьма безлюдны, тропинок почти не было, и один раз мы даже серьезно заблудились, добравшись домой только поздним вечером.
Более значительные путешествия совершены мною были уже по окончании школы. К путешествиям я отношу здесь не только специально предпринятые поездки для отдыха и туризма (каковых было немного), но и деловые поездки (командировки), поскольку я всегда проявлял самый живой интерес к новым местам, природе, людям, всегда получал массу новых впечатлений и огромный заряд оптимизма. И всегда оставлял эти места своих странствий с грустью и желанием непременно вернуться.
Серию своих очерков я начинаю с путешествий в Заполярье – суровый край чудес.
Май 1965 года. Это была пора формирования и подготовки выездов студенческих отрядов на целинные земли Казахстана. Целинные отряды выезжали уже не первый год, эта кампания охватила всю страну. А в нашем университете взяли да и решили – а давайте, сформируем студенческий строительный отряд для поездки на обской Север. Дескать, и поработаем, и, может быть, заработаем, если повезет.
И вот мы с Виталиком Лисицей, с которым учились в одном классе (оба – медалисты, я – золотой, он – серебряный), затем вместе поступили на химфак НГУ и проживали в одной комнате общежития, записались в этот первый студенческий строительный отряд. И отправляться этот отряд должен был за полярный круг, в поселок Салемал (300 км севернее Салехарда), где нам предстояло за короткое северное лето поставить несколько 16-квартирных жилых домов, школу и столовую.
Выехали мы в конце июня, после окончания сессии, и путь наш на север был весьма сложным. Сначала поездом до Омска, затем пароходом — до Салехарда, и, наконец, малым пароходиком — до Салемала. В плане подготовки к путешествию для всего нашего отряда были пошиты серенькие форменные курточки с эмблемой НГУ. И я помню как мы, мальчишки еще, с восторгом прошли колонной по утреннему Омску к речному вокзалу, где погрузились на пароход для 5-дневного путешествия по Иртышу и далее – по Оби. Мы шли строем, и наш главный гитарист Лева Яковлев играл разухабистую песню. И мы дружно подхватывали:
А море Черное, курортный пляж,
Там жизнь привольная чарует нас.
Вино и женщины, морская гладь.
Меня ты будешь часто вспоминать.
Короче говоря, все было здорово и весело. Сама поездка на пароходе была менее интересной, скорее – скучной. Пять суток мы болтались по палубе, спали часами под монотонный шум двигателя, играли в карты, пили пиво (которое было тогда в стране большим дефицитом и которого наши командиры закупили-таки целую 900-литровую бочку).
Тем не менее, впечатления, и сильные, были. Ведь мы проплывали по историческим местам, которые русские казаки осваивали почти 5 столетий назад. Ишимский острог (ныне город Ишим), Тобольский острог – это фактически Кремль на высоченном яру, с великолепным собором. Кстати, сподвижник Петра I Меньшиков Александр Данилович здесь доживал в ссылке свои последние дни. Слияние Иртыша с Обью у Ханты-Мансийска представляет грандиозное зрелище – река здесь становится широченной, вероятно, несколько километров, только вода остается навсегда уже бурой, впитав в себя обские экстракты Васюганских болот.
В Салехард прибыли днем и до вечера ждали катера серии «ОМ» для дальнейшего сплава. И, наконец, на рассвете – загадочный Салемал. Первые впечатления – от комаров воздух кажется густым, по реке плывут еще огромные льдины – а ведь это 7 июля. К нам на лодке подошли местные рыбаки, забрали у нас остатки пива, которое уже прокисло (но здесь другого и не бывает), и подарили нам огромного замороженного муксуна (это очень ценная и редкая северная рыба). С их подачи мы съели этого муксуна сырым, благо на палубе стоял ящик с солью. Вкусно чрезвычайно, хотя и непривычно.
Сам поселок Салемал – крошечный, сотни 3-4 жителе. Конечно же, здесь не было крупных зданий (самые крупные – двухэтажные – предстояло возвести нам). Поскольку здесь уже вечная мерзлота, дома здесь ставят на деревянных подставках, стоящих на уложенные прямо в болотную топь длиннющих бревнах из лиственницы (она в принципе не гниет). Интересно, здесь я увидел те самые мостовые из досок, о которых поется в песне Ю. Визбора: «…а я иду по деревянным городам, где мостовые скрипят как половицы». Очень необычно, и очень уютно.
И начались будни, тяжелая работа, тяжелая и объективно, и оттого еще, что мы мало что умели. Например, для сооружения фундаментов под дома нам необходимо было закопать в мерзлоту сотни толстенных свай. Ну, силы-то у нас были, чтобы эту мерзлоту долбить, а с разумом – похуже. Это выглядело примерно так. Бригада из 4 человек становилась вокруг будущих ям, и по очереди, как боксеры на ринге, в течение 2-3 минут очередной несчастный беспорядочно молотил кайлом эту промороженную веками смесь песка и глины, затем обессиленный вылезал из ямы и валился на ароматный тундровый мох. Много позже мы наблюдали, как один местный, уже не слишком молодой мужичонка, копал яму под столб – медленно, тщательно размеряя каждый удар – и получалось гораздо быстрее, чем у нас. Ну да ладно, молодо-зелено.
Мне «повезло» – меня в составе бригады из 6 человек через неделю направили в командировку в поселок Шуга (это еще 200 км на север), где нам предстояло разобрать утонувшее в болоте здание электростанции (дизельной, конечно) и перенести это здание на более высокое и сухое место. С этой задачей мы справились за 20 дней, потому что работали часов по 16, научились здесь есть сырую рыбу в непомерных количествах, здесь же у меня появилось стойкое отвращение к макаронам, поскольку все 20 дней утром, днем и вечером в единственной столовой мы питались макаронами – другого ничего в этом поселке не было. Несмотря на то, что работали мы много, случались и выходные дни -когда шли дожди. В такую погоду целый день не поработаешь, поэтому в непогодь мы устраивали вылазки в тундру.
Тундра – это удивительное творение природы. Простояв более полугода под толщей снега, все живое стремится за короткие летние месяцы отцвести и принести плоды. Тундра летом – это сплошной ковер цветов поверх векового мха, это невероятный запах – смесь багульника и цветущих ягодников, это гул всевозможных мошек и букашек, а также и постоянный звон комаров. В августе в тундре появляется морошка – удивительное северное творение, полярная малина оранжевого цвета, слегка сладковатая и немного кислая, исключительно полезная.
Лето в тундре – это полярный день, то есть солнце в принципе не заходит за горизонт и все время крутится над головой. При этом очень тепло, даже жарко и душно. Можно понять птиц, которые прилетают на лето в тундру – солнца много, тепла много, всяческой живности для пропитания также много. Поэтому они и взращивают молодняк до зрелости за каких-то 3 месяца.
Ходьба по тундре очень тяжелая – толстый мох, переплетенный с кустарниками и ягодниками, а под ним – болото (оттаявший за лето слой мерзлоты 30-50 сантиметров). А сама тундра – чрезвычайно ранимая. Говорят, след от вездехода геологов заживает здесь в течение полувека.
Ну и конечно, гнус: комары, мошка, слепни. Комаров здесь такое количество, что я, плотничая, умудрился невзначай зарубить несколько штук топором. С гнусом мы боролись по способу местных жителей: брали кусок рыбацкой сети размером с шарфик, пропитывали его диметилфталатом и набрасывали на голову – при ходьбе или работе это пахучее средство эффективно отгоняло комаров и слепней. Ну а руки – что же, рукам пришлось привыкать. Еще одно средство против гнуса – борода. Все мы за лето отрастили бороды, которыми очень гордились. Забавно было: видно, что пацаны еще, а бородатые.
Здесь в тундре мы наблюдали жутковатое зрелище – похороны старика, который еще не умер (но вот-вот должен умереть). Но время пришло – и его повезли на кладбище. Кладбище у ненцев – это совсем не то, что у нас. Покойников (реальных или будущих) в деревянных ящиках отвозят на оленях за пределы поселка и там оставляют. Дикое зверье (песцы, волки, да и собаки – они в поселке все гуляют сами по себе) довершают обряд захоронения. Жутковато, но мудро – в этом суровом краю смерть одного обязательно должна способствовать жизни другого. Кстати, много лет спустя я узнал (из фильма «Легенда о Нарояме»), что подобный обычай был и у японцев, по крайней мере, в середине 18-го века. Там герой, плача и невзирая на протесты отца, тащит его в заплечном мешке в «долину смерти».
Из любопытства мы посетили ненецкий чум (это такое жилище из оленьих шкур). На составленные конусом жерди натягивают шкуры, зажигают внутри чума костер – и все. Чум защищает и от летнего зноя, и от гнуса, и от зимней стужи. Но запах в чуме – это на любителя. Здесь пахнет немытым человеческим телом (ненцы не моются никогда и, кстати, не умеют плавать – все равно в ледяной воде человек может барахтаться не более 5-10 минут, так что уметь плавать и не требуется), остро пахнет рыбой и не свежим рыбьим жиром, остатками пищи, дымом и, конечно, разит вином (в то время в Салемале и Шуге продавалось только «Ароматизированное» из гигантских бочек). Гадость жуткая. Но пили ненцы (да и прочие северные народности) – по-черному. Вино покупали чайниками – наиболее удобная емкость во всех отношениях: и входит достаточно много, и не расплескивается, и выпить легко прямо на ходу, стакан не требуется. Вообще алкоголизм – это бич для северных народов. Наука утверждает, что у них отсутствуют гены, ответственные за противодействие алкоголю, поэтому они быстро хмелеют и поддерживают себя в состоянии «на большой кочерге» круглосуточно. В пьяном виде уходят на рыбалку и часто тонут.
Костер сам по себе заслуживает нескольких слов. Поскольку в этих местах древесина – редкость, костер в чуме необычный и очень экономичный. Небольшие бревешки (а больших и невозможно найти) в количестве 3-5 штук укладывают торцами к центру, и в этом центре горит маленький, но очень жаркий огонь. А питают этот «огненный цветок» всяческой мелочью: веточками, травинками, щепочками.
Довелось нам также посмотреть и ненецкую свадьбу, точнее – приготовления к ней. Невеста была в нарядной оленьей парке, изукрашенной цветными ленточками и бисером. Парка – это традиционная ненецкая одежда. Это что-то вроде длинного, почти до до пят, мехового плаща с капюшоном и пришитыми к рукавам варежками. Все это – мехом внутрь. И в этом есть большой смысл. Во-первых, олений мех очень хорошо сохраняет тепло тела. Во-вторых, обращенный к телу ворс непрерывно счищает с тела пот и прочую грязь, так что это своего рода очиститель тела. Но запах от ненца, все равно – на любителя.
В Шуге мы посетили рыбохранилище, построенное сталинскими зэками. Это -впечатляющее царство Деда Мороза, вырубленное в вечной мерзлоте. Здесь с ведома администрации местного рыбозавода мы регулярно брали для себя рыбу, иногда язя и щуку, чаще – сверх ценного муксуна. Да, это воистину грандиозное сооружение. Штольни, коридоры высотой не менее 3 метров, длиной несколько километров, и все это покрыто блестящим льдом, и все это заставлено ящиками с мороженой рыбой – и это в те годы, когда речной рыбы в магазинах попросту не было. Сколько же жизней этих несчастных заключенных унесло создание этого впечатляющего ледового сооружения.
Закончив работы в Шуге, мы собирались возвращаться к основному отряду. Поскольку никакого специального транспорта за нами не пришло, мы сами проявили инициативу. Как раз под разгрузкой у причала стояла самоходка, и я договорился с капитаном, что он возьмет нас на борт до Салемала. Сборы были не долги, я нажарил ведро муксуна (одного между делом съел сырым), ребята купили спиртного (кажется, «Ароматизированного» вина литра по 2 на человека). Вечером мы погрузились, устроившись на самом носу за складированным грузом, чтобы укрыться от встречного ветра. Поскольку к ночи стало холодно, мы оприходовали все наши припасы и собирались уже вздремнуть, когда вахтенный пригласил нас от имени капитана в каюту.
И, наконец, долгожданный Салемал. Трудно описать нашу радость. Намаявшись в далекой Шуге, этот северный поселок мы теперь воспринимали как дом родной. Здесь мы прожили со всеми вместе еще пару недель в плотницких трудах и с радостью узнали от наших командиров, что скоро отъезжаем и что путь наш обратный будет на этот раз иным – через Лабытнанги (это на западном берегу Обской губы, напротив Салехарда) на Вологду и Ленинград и затем – в Новосибирск, домой.
Прощальный вечер, ужин, администрация поселка выражает нам благодарность (предварительно очень щедро закрыв нам наряды, я в частности, получил 1100 рублей – это примерно моя трехлетняя стипендия). Вдобавок к этому дирекция здешнего рыбозавода преподнесла нам подарок – свежего осетра (25-30 кг) и бочонок сосьвинской сельди – этой рыбы сейчас в магазинах не бывает, это пресноводная селедка, которую в давние времена поставляли для царского стола, а в 60-е годы – исключительно нашим кремлевским НЕБОжителям. Поздней ночью мы погрузились на тот же ОМик и утром были в Салехарде. Пересекли Обскую губу на речном трамвайчике и уже в Лабытнанги стали дожидаться поезда на Вологду – Ленинград.
Лабытнанги – это северный Урал, здесь уже нет болота под ногами – нет, здесь уже каменистый грунт, рядом скалы (северный край Уральских гор), здесь уже железная дорога, и дома строят не на сваях, а на привычных для нас фундаментах (бетон, кирпич). Это все я отметил взглядом уже опытного строителя.
Поезд должен был быть только вечером, и мы с удовольствием проболтались целый день по каменистым улочкам, пообедали в нормальной (по сравнению с Салемалом) столовой, где один из наших «строителей» умудрился съесть за один присест 18 котлет из оленины (так осточертели ему консервы и рыба). Под конец мы затарились спиртом (в отличие от Салемала с его «Ароматизированным» в бочках здесь был только спирт в читушках), расположились на перроне, съели сосьвинскую селедку под спиртик, засолили осетра и погрузились в поезд. Поезд был тоже странный – вагон мягкий, хотя места у нас были в общий вагон, но усаживали нас в купе по 6 человек. Дальше все прозаично: пересадка в Вологде, путь до Ленинграда (более 2 суток). Однако была возможность посмотреть и северный Урал с остатками сталинских лагерей, коих здесь было неимоверное множество, и озерный Вологодский край.
Ну, и наконец, Ленинград, Новосибирск и мы – дома.
Новый Порт
Поскольку прежде я часто бывал в Заполярье по делам, решил поделиться своими впечатлениями о «разных северах».
Это путешествие 1966 года не оставило особых впечатлений, поскольку маршрут был тот же, край – тот же, хотя и гораздо более северный: это самый северный порт Обской губы, далее уже – Северный ледовитый океан.
Романтики в этом путешествии было мало – в этот раз мы приехали зарабатывать. Даже присказка у нас была «Мы приехали не еться, а приобуться-приодеться». В составе отряда на этот раз были наши студенты-баржевики, то есть ребята, которые зарабатывали на достойную жизнь разгрузкой барж. Это были весьма крепкие и серьезные ребята (среди них был и будущий заместитель директора Института прикладной физики Чернов Павел Борисович), а потому и фронт работ взяли поболее, чем в предыдущий раз.
Работа была такая же тяжелая и однообразная. Только грунт (мерзлота) был еще более трудным-глина с добавлением камешков. Так что поработать кайлом и ломом довелось всласть. Редкие дни отдыха все же были, расходовали их мы, в основном, бездарно: бесконечный почти сон, игра в карты или в шашки. Но бывали и яркие моменты. Несколько энтузиастов открыли рыбалку на спиннинг по многочисленным бухточкам-заливчикам побережья. И всегда возвращались с хорошим уловом – щучки по 2-3 кг в количестве 5-10 штук за утро, И это был хороший приварок к завтраку. А пару раз приносили даже по 3-4 штуки нельмочек небольших (2-3 кг), которых мы съедали в сыром (сверх малосольном)виде в качестве закуски. Бесспорным чемпионом здесь был Александр Пухов, будущий главный технолог Новосибирского завода конденсаторов.
Это путешествие запомнилось мне, главным образом, знакомством с творчеством Владимира Высоцкого. До этого я даже не слышал о нем, а тут ребята привезли несколько пленок с его шуточными песнями – сказками («О вепре» и др.). Не скажу, что мне они очень понравились, но впечатление произвели – полный контраст с традиционными бардовскими песнями, преимущественно, лирическими и тоскливо-печальными. Впоследствии я стал горячим поклонником творчества Высоцкого, собирал все его песни и заучивал наизусть и исполнял их с чувством и выражением на различных вечеринках, подыгрывая себе на 7-струнной гитаре.
Заработал я в тот год 1300 рублей, плотницких навыков прибавилось: сейчас я могу самостоятельно ставить брусчатый дом, от фундамента до крыши.
Георгий Веревкин, Новосибирск